Если кому-нибудь придет в голову оценивать фильмы по концентрации тестостерона, цифру 300 стоит взять за условную единицу, золотой стандарт, — и большинство снятых до сих пор боевиков потянут максимум на 100. Здесь не говорят — а рычат, не убивают — а рвут, не умирают — а подыхают. Ожившими комиксами называли так много картин, что определение потеряло всякий смысл, но в случае «300» его чуть ли не впервые можно употребить по делу. Тот факт, что первоисточник — это графический роман Фрэнка Миллера, объясняет все, в том числе абсолютную безвоздушность фильма: раскадровки построены так, что даже на общих планах почти нет пустого пространства. И там, где предыдущая экранизация Миллера — славный, но довольно утомительный «Город грехов» — уходила в подробности, создание атмосферы и прочую чепуху, «300» берет монолитностью тарана. Здесь все слишком: миллионы стрел погружают поле битвы в темноту, если слоны — то гигантские, если единоборство — то с противником в три человеческих роста. И Ксеркс, царь царей, возвышается над Леонидом как скала — не бородатый старец, как ожидаешь, а инопланетянин, клубный трансвестит, красивый лысый мужчина в пирсинге, который пытается не столько покорить, сколько поиметь спартанского вождя. Сказать, что это круто, — не сказать ничего: это как-то нечеловечески круто. В то же время не говорите потом, что вас не предупреждали: «300» — это такая гопническая игра, когда ложишься на рельсы и над тобой проходит поезд; женщинам, детям и лицам пожилого возраста есть смысл поискать в репертуаре что-нибудь более медитативное.
Станислав Зельвенский, 7 марта 2007

2) “300 спартанцев” (в оригинале просто “300”), уже две недели обороняющие верхушку прокатной десятки в США и успевшие вызвать возмущение в Иране, стоят своей славы. Перенесенный на экран комикс Фрэнка Миллера о битве при Фермопилах в 480 г. до н. э. задает новый стандарт батального зрелища — так, как в фильме Зака Снайдера, не рубились еще нигде. Но скоро, наверное, будут повсеместно — соблазн повторить успех “300” слишком велик.

По технологии “300” — очередной фильм, размывающий границу между игровым кино и компьютерной анимацией. Движения и лица актеров — единственное, что снято здесь вживую. Весь антураж прорисован и оцифрован в полном соответствии с первоисточником — комиксом Фрэнка Миллера. Но в отличие от другой миллеровской работы — графичного “Города грехов”, экранизированного при участии Роберта Родригеса, — “300” раскрашены в сочные, полнокровные цвета — главный из них, разумеется, красный.

Уровень насилия — впечатляющий, но не запредельный; бывали фильмы и покровавее. После репортажей с Берлинского фестиваля, где прошла мировая премьера “300”, можно было решить, что Зак Снайдер побил очередной рекорд экранной жестокости и половину картины чувствительной публике придется смотреть зажмурившись. Ничего подобного — мясорубка Снайдера имеет ограничитель, однако настроен он хитро: боевые сцены спрессованы и смонтированы так, чтобы не акцентировать подробности, способные вызвать физиологическое отвращение. Фокус в том, что из чудовищной бойни изъято самое непереносимое для глаза — телесное страдание.

Потому что фильм совершенно о другом — о телесном упоении. Спартанцы с литой мускулатурой по сюжету идут умирать, но их ран и увечий зрителю не предъявляют. Герои просто делают свою восхитительную физическую работу.

Ошметки и алые брызги летят от других тел — строго говоря, не вполне человеческих: остановленная в Фермопильском проходе неисчислимая армия персов — нелюди, бесы, порождение ада. Их лица замотаны тряпками или спрятаны под масками, а если маску сорвать, обнаружишь не лицо, а харю, гримасу абсолютного зла. В персидских рядах есть не только боевые слоны и носороги, но и великаны-берсерки, тролли. Когда меч втыкают в глаз такому чудовищу, это разве жестокость? Мы-то за спартанца болеем.

В “300” бьются не воины разных народов, а полубоги и демоны. Первые прекрасны, вторые соразмерно ужасны. Поэтому предатель обязан быть невообразимым уродом, которого по недосмотру не убили в раннем детстве — спартанский контроль качества младенцев дал фатальный сбой.

Условность условностью, но фантастическую красоту фильма Зака Снайдера точнее всего назвать фашистской. Речь не об идеологии, от которой в комиксе было бы странно требовать связности (с одной стороны, пламенные речи о свободе и демократии, с другой — привычная селекция младенцев). Тоталитарный потенциал реализуется здесь гораздо мощнее и эффективнее — в завораживающей пластике кадров и монолитном телесном восторге скульптурных торсов.

Эти 300 могучих тел — в сущности одно целое. Стань его частью — или ничем, другого пути быть не может. И никакого иного телесного соблазна нет: напрасно Ксеркс — карикатурный восточный демон в два человеческих роста с пирсингом и пластикой гомосексуалиста — в самой удивительной сцене фильма нежно обнимает за плечи спартанского царя Леонида. Не на того, что называется, напал.